Надувной черный резиновый роскошный дом

С тайной ясностью я помню наш надувной черный резиновый роскошный дом.
Возвращаясь к тому времени, мы бродили по коридорам в своего рода подвешенном диалоге, слова плавали между нами как освещенная солнцем пыль по мере того, как мы шли дальше, не зная о том, что будет. Под нашими ногами хрустели десятки мертвых насекомых, разбившихся о грязное стекло. Солнечный свет был в миллиметрах от нас, но был недоступен. Ты безучастно смотрела из высокого окна, я видел там немного, но, наверное, для тебя в нем было больше посланий. От черной резины исходила клаустрофобная теплота, но я промерз до костей, и мне хотелось, чтобы свитер потолще грел меня от озноба. Снаружи за окном несколько птиц чертили в сером воздухе какие-то слова.
Наше прошлое было наполнено людьми и событиями, разговорами и деятельностью, занятиями и порожней любезностью. Оно тащило нас наверх, как привидение. Полы пружинили с забытой готовностью, а на стенах была написана радость, но все, о чем она мне говорила, было - убирайся! убирайся! Я не помнил пути наружу, и даже то, знаю ли я, как войти вовнутрь. Я нес банки нашей высушенной совместной жизни в паршивой старой сумке из супермаркета, больно врезавшейся в ладони. Я по крайней мере хотел сесть на автобус домой, но я был дома в нашем черном резиновом роскошном доме. Не было ни автобуса, ни дома.
В душных закоулках моей памяти наше прошлое было гибким, было много возможностей; были способы произвести впечатление. Сегодня, когда я пытаюсь произвести впечатление, я ударяюсь головой о стену.

Вчера я спросил, можно ли снова достать наш надувной черный резиновый роскошный дом, надуть его и притвориться, что ничего не случилось. Но ты сказала нет: сойдет и палатка. Я поплакал в другой пластиковый пакет и выбросил его, пока никто не видит, в мусорную корзину.